RENT = rentré - Übersetzung nach russisch
Diclib.com
Wörterbuch ChatGPT
Geben Sie ein Wort oder eine Phrase in einer beliebigen Sprache ein 👆
Sprache:

Übersetzung und Analyse von Wörtern durch künstliche Intelligenz ChatGPT

Auf dieser Seite erhalten Sie eine detaillierte Analyse eines Wortes oder einer Phrase mithilfe der besten heute verfügbaren Technologie der künstlichen Intelligenz:

  • wie das Wort verwendet wird
  • Häufigkeit der Nutzung
  • es wird häufiger in mündlicher oder schriftlicher Rede verwendet
  • Wortübersetzungsoptionen
  • Anwendungsbeispiele (mehrere Phrasen mit Übersetzung)
  • Etymologie

RENT = rentré - Übersetzung nach russisch

Anti-Rent War

RENT = rentré      
убранное положение, "убрано"
prendre qn à partie      
1) подать на кого-либо в суд, призвать к ответу, обвинить кого-либо
En 83, Kropotkine s'est démené comme un démon ... Il a pris à partie les grandes usines de guerre - Anzin, Krupp, Armstrong et toute la clique, - qui soudoyaient la grande presse d'Europe pour réussir leur coup. (R. Martin du Gard, Les Thibault.) — В восемьдесят третьем году Кропоткин неиствовал как черт ... Он обвинял большие военные заводы - Анзена, Круппа, Армстронга и всю клику, которые подкупили европейскую печать, чтобы добиться своего.
2) обвинить кого-либо, выругать кого-либо, обозлиться на кого-либо
... un coulissier autrichien, accusé d'avoir provoqué une baisse sur la rente, avait été pris à partie aux cris de: "À mort les espions!". (R. Martin du Gard, Les Thibault.) — ... какой-то биржевой заяц, австриец по национальности, был заподозрен в попытке вызвать падение курса бумаг. Толпа бросилась на него с криками: "Смерть шпионам!"
Alors, une querelle formidable s'engagea, Coupeau, pris à partie, se débattait: jamais il n'avait parlé de vingt litres; quant aux œufs à la neige, ils rentraient dans le dessert, tant pis si le gargotier les avait ajoutés de son plein gré. (É. Zola, L'Assommoir.) — Тогда началась страшная ссора. Купо, на которого нападали, защищался: он никогда не говорил о двадцати литрах, а снежки входили в десерт, он не виноват что трактирщик добавил их по собственному желанию.
Dans un brusque mouvement il bouscule à nouveau Barque, et, cette fois, le prend à partie: - Pourquoi qu't'es là, dedans d'fumier, outil? (H. Barbusse, Le Feu.) — Сделав резкое движение, он снова толкает Барка и на сей раз набрасывается на него: - Чего ты тут торчишь, подонок, идиот?
- se prendre à partie
– Messeigneurs, disait, au milieu de la salle, une vieille dont le visage disparaissait tellement sous ses vêtements qu'on eût dit un monceau de guenilles qui marchait, messeigneurs, la chose est aussi vraie qu'il est vrai que c'est moi qui suis la Falourdel, établie depuis quarante ans au Pont Saint-Michel, et payant exactement rentes, lods et censives, la porte vis-à-vis la maison de Tassin-Caillart, le teinturier, qui est du côté d'amont l'eau. - Une pauvre vieille à présent, une jolie fille autrefois, messeigneurs! On me disait depuis quelques jours: La Falourdel, ne filez pas trop votre rouet le soir, le diable aime peigner avec ses cornes la quenouille des vieilles femmes. Il est sûr que le moine-bourru, qui était l'an passé du côté du Temple, rôde maintenant dans la Cité. La Falourdel, prenez garde qu'il ne cogne à votre porte. - Un soir, je filais mon rouet, on cogne à ma porte. Je demande qui. On jure. J'ouvre. Deux hommes entrent. Un noir avec un bel officier. On ne voyait que les yeux du noir, deux braises. Tout le reste était manteau et chapeau. Voilà qu'ils me disent: – La chambre à Sainte-Marthe. - C'est ma chambre d'en haut, messeigneurs, ma plus propre. Ils me donnent un écu. Je serre l'écu dans mon tiroir, et je dis: – Ce sera pour acheter demain des tripes à l'écorcherie de la Gloriette. - Nous montons. Arrivés à la chambre d'en haut, pendant que je tournais le dos, l'homme noir disparaît. Cela m'ébahit un peu. L'officier, qui était beau comme un grand seigneur, redescend avec moi. Il sort. Le temps de filer un quart d'écheveau, il rentre avec une belle jeune fille, une poupée qui eût brillé comme un soleil si elle eût été coiffée. Elle avait avec elle un bouc, un grand bouc, noir ou blanc, je ne sais plus. Voilà qui me fait songer. La fille, cela ne me regarde pas, mais le bouc!... Je n'aime pas ces bêtes-là, elles ont une barbe et des cornes. Cela ressemble à un homme. Et puis, cela sent le samedi. Cependant, je ne dis rien. J'avais l'écu. C'est juste, n'est-ce pas, monsieur le juge? Je fais monter la fille et le capitaine à la chambre d'en haut, et je les laisse seuls, c'est-à-dire avec le bouc. Je descends et je me remets à filer. - Il faut vous dire que ma maison a un rez-de-chaussée et un premier, elle donne par derrière sur la rivière, comme les autres maisons du pont, et la fenêtre du rez-de-chaussée et la fenêtre du premier s'ouvrent sut l'eau. - J'étais donc en train de filer. Je ne sais pourquoi je pensais à ce moine-bourru que le bouc m'avait remis en tête, et puis la belle fille était un peu farouchement attifée. - Tout à coup, j'entends un cri en haut, et choir quelque chose sur le carreau, et que la fenêtre s'ouvre. Je cours à la mienne qui est au-dessous, et je vois passer devant mes yeux une masse noire qui tombe dans l'eau. C'était un fantôme habillé en prêtre. Il faisait clair de lune. Je l'ai très bien vu. Il nageait du côté de la Cité. Alors, toute tremblante, j'appelle le guet. Ces messieurs de la douzaine entrent, et même dans le premier moment, ne sachant pas de quoi il s'agissait, comme ils étaient en joie, ils m'ont battue. Je leur ai expliqué. Nous montons, et qu'est-ce que nous trouvons? ma pauvre chambre tout en sang, le capitaine étendu de son long avec un poignard dans le cou, la fille faisant la morte, et le bouc tout effarouché. - Bon, dis-je, j'en aurai pour plus de quinze jours à laver le plancher. Il faudra gratter, ce sera terrible. - On a emporté l'officier, pauvre jeune homme! et la fille toute débraillée. - Attendez. Le pire, c'est que le lendemain, quand j'ai voulu prendre l'écu pour acheter les tripes, j'ai trouvé une feuille sèche à la place.      
– Государи мои! – повествовала, стоя посреди залы, старуха, на которой было накручено столько тряпья, что вся она казалась ходячим ворохом лохмотьев – Государи мои! Все, что я расскажу, так же верно, как верно то, что я зовусь Фалурдель, что сорок лет я живу в доме на мосту Сен-Мишель, против Тасен-Кайяра, красильщика, дом которого стоит против течения реки, и что я аккуратно плачу пошлины, подати и налоги. Теперь я жалкая старуха, а когда-то была красавицейдевкой, государи мои! Так вот, давненько уж мне люди говорили: "Фалурдель, не крути допоздна прялку по вечерам, дьявол любит расчесывать своими рогами кудель у старух. Известно, что монах-привидение, который в прошлом году показался возле Тампля, бродит нынче по Сите. Берегись, Фалурдель, как бы он не постучался в твою дверь". И вот как-то вечером я пряду, вдруг кто-то стучит в мою дверь. "Кто там?" – спрашиваю. Ругаются. Я отпираю. Входят два человека. Один черный такой, а с ним красавец-офицер. У черного только и видать, что глаза, – горят как уголья, а все остальное закрыто плащом да шляпой. Они и говорят мне: "Комнату святой Марты". А это моя верхняя комната, государи мои, самая чистая из всех. Суют мне экю. Я прячу экю в ящик, а сама думаю: "На эту монетку завтра куплю себе требухи на Глориетской бойне" Подымаемся наверх. Когда мы пришли в верхнюю комнату, я отвернулась, смотрю – черный человек исчез. Я удивилась. А красивый офицер, видать, знатный барин, сошел со мною вниз и вышел. Не успела я напрясть четверть мотка, как он идет назад с хорошенькой девушкой, прямо куколкой, которая была бы краше солнышка, будь она понарядней. С нею козел, большущий козел, не то белый, не то черный, этого я не упомню. Он-то и навел на меня сомнение. Ну, девушка – это не мое дело, а вот козел! Не люблю я козлов за их бороду да за рога Ни дать ни взять – мужчина. И кроме того, от них так и разит шабашем. Однако я помалкиваю. Я ведь получила свое экю. Правильно я говорю, господин судья? Проводила я офицера с девушкой наверх и оставила их наедине, то есть с козлом. А сама спустилась вниз и опять села прясть. Надо вам сказать, что дом у меня двухэтажный, задней стороной он выходит к реке, как и все дома на мосту, и окна в первом и во втором этаже выходят на реку Вот, значит, я пряду. Не знаю, почему, но в мыслях у меня все монах-привидение, – должно быть, козел мне напомнил про него, да и красавица была не по-людски одета. Вдруг слышу – наверху крик, что-то грохнулось о пол, распахнулось окно. Я подбежала к своему окну в нижнем этаже и вижу – пролетает мимо меня что-то темное и бултых в воду. Вроде как привидение в рясе священника. Ночь была лунная. Я очень хорошо его разглядела. Оно поплыло в сторону Сите Вся дрожа от страха, я кликнула ночную охрану. Господа дозорные вошли ко мне, и так как они были выпивши, то, не разобрав, в чем дело, прежде всего поколотили меня. Я объяснила им, что случилось. Мы поднялись наверх – и что же мы увидели? Бедная моя комната вся залита кровью, капитан с кинжалом в горле лежит, растянувшись на полу, девушка прикинулась мертвой, а козел мечется от страха. "Здорово, – сказала я себе, хватит мне теперь мытья на добрых две недели! Придется скоблить пол, вот напасть!" Офицера унесли, – бедный молодой человек! И девушку тоже, почти совсем раздетую. Но это еще не все. Худшее еще впереди На другой день я хотела взять экю, чтобы купить требухи, и что же? Вместо него я нашла сухой лист.

Wikipedia

Война антиренты

Антиарендная война (англ. Anti-Rent War, англ. Helderberg War) — война гражданского протеста фермеров Нового Света арендовавших земли в Северной Америке на территории современного штата Нью-Йорк (Соединённые Штаты Америки, которая продолжалась с января 1839 года по 1846 год включительно.

Фермеры северной части американского штата Нью-Йорк негодовали из-за старых законов на лизинговой основе основанной на полуфеодальной практике, которые были установлены прежними голландскими землевладельцами. В 1839 году, арендаторы округа Олбани отказались выплачивать, по их мнению грабительскую, арендную плату. Толчком к этому послужила смерть 26 января 1839 года крупнейшего землевладельца и вице-губернатора Нью-Йорка Стивена ван Ван Ренсселаера (Stephen Van Rensselaer).

Арендаторы сначала организовывали многотысячные митинги протеста, однако, они весьма быстро переросли в настоящие погромы. Губернатор штата был вынужден обратиться к силовым структурам, чтобы положить конец насилию, вытекающие из этого недовольства. Масштабное сопротивление сбору налогов и арендной платы быстро распространение по всему штату, и в 1845 году, губернатор объявил в регионе военное положение.

Американские фермеры были прекрасно вооружены и имели отличные навыки владения оружием, причём боевые действия велись на отлично знакомой им территории, где они пользовались всесторонней поддержкой практически всех местных жителей. Помимо этого, солдаты армии США также не проявляли особого энтузиазма в этом вооружённом конфликте. Поэтому, правительство США в 1846 году пошло на уступки и отменило кабальные арендные законы.

Борцов за права арендаторов называли антирентиеры. В начале XX века «Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона» давал им следующее описание:

«Антирентиеры — так называются те поселенцы Нью-Йоркского штата, которые стремились к уничтожению сохранившихся еще от времени Голландско-Вест-Индской компании вассальных отношений к владетелям земли в бассейне Гудзоновой реки. В 1838 г. они организовались в союзы (anti-rent-associations) и совершили много жестокостей над собственниками земли. Только энергическим вмешательством государственной власти удалось подавить это открытое возмущение. Вскоре, однако, А. образовали политическую партию, которая долгое время оказывала решающее влияние на выборы государственных чиновников и своею деятельностью успела существенно смягчить многие несправедливости, сохранившиеся от прежних ленных отношений. Начиная с 1847 агитация все более и более затихала, хотя землевладельцы неохотно подчинялись решению судов. Только в июле 1869 беспощадная строгость землевладельцев в графстве Ренсилер снова разожгла вражду между ними и фермерами